Артем Мичурин - Полведра студёной крови[СИ]
После нашей дружеской попойки я не стал далеко ходить, снял на сутки комнатушку в "Серебряной лихорадке", отвалив аж пять монет одноимённого металла, и провалялся на тахте до шести вечера, заказав жратву в номер. А после, с комфортом устроившись в баре, два с половиной часа знакомился с его меню, к слову, довольно скудным, так что это занятие вскоре наскучило, и я уже стал посматривать на часы, когда — сюрприз-сюрприз! — порог моего благословенного приюта переступила нога Алексея Ткачёва. Он — бледный как полотно — проковылял к моему изобильному столу и сел напротив.
— По беленькой? — снял я пробку с запотевшего графина.
— Нет, — мотнул Ткач головой и поморщился.
— Хорошо, — налил я себе. — Люблю пить один. Отрежь себе курочки.
— Я согласен, — проигнорировал он моё щедрое предложение.
— Согласен на что?
— Передать тебе коды доступа.
— Так, продолжай, — я глотнул холодной водки и закусил бужениной.
— Мне нужно сто золотых.
Кусок чудесно приготовленного мяса едва не перекрыл мне доступ воздуха к лёгким.
— А почему не тысячу? Почему не миллион? — поинтересовался я откашлявшись.
— Я пришёл говорить о деле, а не всякую хуйню молоть.
— Тогда почему ты именно этим и занимаешься? Несёшь всякую хуйню. Откуда, думаешь, у меня возьмутся сто золотых? Это ж… две с половиной твоих головы. А я вижу только одну. Может, пойдёшь к Фоме и набьёшь себе цену?
— Ладно, — Ткач снял шапку и бросил на стул, расставшись с мечтами о быстрой и выгодной сделке. — Твоё слово.
— Десять.
— Что?! Ты в своём уме?
— Как никогда. Ну, посуди сам, — отломил я жареную цыплячью ножку, — я плачу за какие-то цифры из твоей не самой светлой головы. Откуда мне знать, что они верные? Ты не смог запомнить карту, а коды запомнил — верится с трудом. Не говоря уж о злонамеренной лжи, чего, как понимаешь, я совершенно не могу исключать. Пожалуй, я погорячился с десятью золотыми. За такую сомнительную информацию довольно будет и пяти.
— Да пошёл ты нахуй!
— Ну и зря возмущаешься, Алексей. Этих денег тебе месяца на два красивой жизни хватит. А уйду я, и с чем останешься? С цифрами в голове? Так ведь ими за бухло не расплатиться. Ты своими побасенками московскими репутацию себе обеспечил на годы вперёд. Я — твой единственный покупатель.
На каменном когда-то лице Ткача промелькнула тень смятения. Да, потрепала его жизнь в последний год, поломала хребет. Что ж, тем лучше. На самом деле платить за содержимое ткачёвской головы я не собирался. Зачем? Чтобы обнаружить в ста пятидесяти километрах он неё, что циферки не те. Нет. Голова должна быть при мне, рядом, чтобы, в случае чего, можно было потыкать в неё ножиком, освежая память.
— Слушай, — продолжил я, обращаясь к закручинившемуся собеседнику, — это честная сделка. По крайней мере, с моей стороны. Но, если тебе этого мало… ты всегда можешь повысить стоимость своих кодов.
— Пойдя с тобой? — невесело усмехнулся Ткач.
— Да. Нужно только сперва отыскать твои яйца и вернуть их на место. Если, конечно, ты их не с концами проебал.
— Этого не будет.
— Что, без яиц уже привычнее?
— Ты не понимаешь, о чём просишь.
— Отлично понимаю. Пойдёшь со мной к Камню, мы вскроем его и вернёмся богатыми, счастливыми героями. В старости будешь, сидя у камина в роскошном зале своего особняка, травить внукам охуенные байки про то, как обчистил в паре с величайшим охотником за головами неприступное хранилище, чем обеспечил безбедную жизнь им, их детям, внукам и правнукам. Хотя, с другой стороны, ты можешь отказаться и встретить старость здесь, годам к сорока, один, нищий, больной, всеми забытый. Решать тебе, Алексей. Ведь ты и без меня осознаёшь собственные перспективы. Верно?
— Верно. Идя с тобой, я поимею одну перспективу — замёрзнуть нахуй, кружа по тайге. Я летом не смог, а ты в холода предлагаешь?! Это же самоубийство! Нет, — Ткач откинулся на спинку стула и налил себе водки, — уж лучше сдохнуть здесь.
Компания из четверых бородачей в кожанках за соседним столом, выхватывая обрывки фраз из нашего не слишком приятного их ушам разговора, начала подозрительно коситься.
— Скажи, Алексей, ты когда-нибудь травил тут истории о своём неудачном походе в горы? — поинтересовался я, наблюдая, как четвёрка медленно встаёт из-за стола, не сводя с меня глаз.
— Шутишь? Здесь это непопулярная тема.
— Вот и я так подумал.
— А ну-ка подняли жопы и пошли вон, — поделился советом рослый бородач с болтающимся на плече собольим хвостом.
— Мы чем-то нарушили ваш отдых? — осведомился я, соображая в каком порядке резать обступивших меня советчиков, если беседа зайдёт в тупик.
— В чём дело, Джо? — обернулся Ткач к хвостатому.
— Кто это? — кивнул тот в мою сторону.
— Мой друг. Давно не виделись, решили выпить. А что не так?
О, лестно.
— Капюшон скинь, — потребовал от меня хвостатый. — Чего за столом в капюшоне сидишь?
Я медленно обнажил голову и посмотрел любопытствующему аборигену в глаза.
Должно быть, ему что-то не понравилось в увиденном, потому как лицо хвостатого ксенофоба исказилось гримасой отвращения:
— Бери своего друга и уёбывай отсюда подобру-поздорову, — процедил он, обращаясь к Ткачу.
— Мы уйдём после того, как доедим, — отрезал я буженины, чувствуя, как первые всполохи ража подогревают кровь. — Что оплочено, должно быть проглочено. Не слыхал?
Большой палец хвостатого скользнул по застёжке набедренной кобуры. Стоявший справа от меня мордоворот запустил руку под куртку. Левый прилаживал пальцы в кастет, пряча пятерню в кармане. Четвёртый встал Ткачу за спину, намереваясь вывести того из игры первым делом.
Пока остро отточенный столовый нож резал кусок запеченной телятины, раж стремительно набирал силу. Я отчётливо слышал, как всё чаще и чаще стучат пять сердец вокруг меня, как хлюпает сглатываемая слюна в горле громилы с собольим хвостом, как шуршит вытягиваемая Ткачом из рукава заточка. Я уже парил над столом, видя каждое своё действие, что произойдёт в ближайшие секунды, каждое движение стоявших вокруг ублюдков, блеск ножа, сменившего холодную буженину на живое тёплое мясо, рассекаемое так быстро, что кровь не успевала замарать клинок…
Всё испортил сука бармен, с лязгом передёрнув цевьё.
— А ну прекратили! — нацелил он в нашу славную компанию вытащенный из-под стойки дробовик. — Никаких разборок здесь.
— Ты чего, старый? — усмехнулся виновник ссоры, чуть повернув голову — Убери пушку. Мы просто разговариваем.
— Знаю я ваши разговоры, — бармен тряхнул стволом в сторону выхода. — Катитесь на улицу и там решайте свои проблемы.
— Да не кипятись…
— Больше повторять не буду, Джо, — на дробовике щёлкнул снятый предохранитель. — Выметайтесь из моего бара. Босс уже достаточно выслушал из-за тебя. И, думаю, не сильно расстроится, когда узнает, что на сей раз тебе не повезло.
Бузотёр убрал с рожи усмешку и повернулся ко мне:
— Мы ещё не закончили.
После чего гордо проследовал на выход в сопровождении свиты.
— А вам что, особое приглашение требуется?! — рявкнул воодушевлённый триумфом бармен.
— Ещё раз повторяю, — возобновил я нарезание буженины, — мы уйдём после того, как доедим. Или хочешь вернуть мне деньги?
— Жри и убирайся, — опустил он дробовик.
— Джо? — обратился я с мучающим меня последние десять секунд вопросом к хлопнувшему рюмашку Ткачу.
— Не совсем, — усмехнулся тот. — Говорят, пизданутая мать в детстве заставляла этого выродка играть на скрипке. Разучивать сольфеджио. И, когда пацанва звала его во двор, тот отвечал: "Не могу, у меня сольфеджо". Так к нему эта кликуха и приклеилась. Пришлось много-много усилий приложить, чтобы сократить её до Джо.
— Забавно.
Снаружи затарахтели четыре движка — точь-в-точь как те, что встретились мне на Соликамском тракте.
— Если напомнишь ему эту историю, он тебя убьёт. Ну, по крайней мере, попытается.
— Буду иметь в виду. А куда эти забавные ребята умчались? Я думал, они нас дождутся.
— Наверняка к начальству почесали с докладом. Так что проблемы только начинаются. Бля, умеешь же ты их создать на ровном месте, — Ткач погрустнел и снова наполнил рюмку.
— Вообще-то не я истерил на весь бар: "Мы все умрём в треклятых горах! Прямо как в прошлый раз!". Кончай ныть как баба, — я поднялся из-за стола. — Ты за себя-то, в случае чего, ещё в силах постоять?
— Отобьюсь.
— Тогда жди тут, а я пойду, шмотки заберу. Только не напивайся.
Едва я успел вернуться и подсесть за стол к беззастенчиво жрущему и, что особо возмутительно, пьющему Ткачу, как в кабак завалилась странная компания из трёх обмудков. Ничуть не удивился бы, окажись они бродячими циркачами, но разговор пошёл не о фокусах.
